Зимний вечер в центре Буэнос-Айреса. Кафе, кафе, кафе... Булочки, пирожные, дерево, кожа, зеркала, элегантные светильники. Прошлый век. Город европейской внешности без признака туземной экзотики. Напоминает Париж, Мадрид и Вену, смешанные в миксере. Здания обвешаны балконами. Деревья вдоль бульваров в эту пору года голые. Город прозрачен, и все достоинства его архитектуры на виду. Буэнос-Айрес монументален. Вечный город, памятник эпохи. Как известно, Остап Бендер мечтал о Рио-де-Жанейро. Думаю, зря. Буэнос-Айрес больше в его характере.

Ощущается утонченность и элегантность, свойственные и самому Великому Комбинатору. Пусть здесь душно летом и промозгло зимой. Но эта меланхолия, эта ностальгия по эпохам  Властителей и Каудильо, эпохам великих строек, больших денег, и невероятных проектов, последним из которых стала Эвита Перон...  И никаких белых штанов. Моветон. Буэнос-Айрес одевается в строгом итальянском стиле.

Утром сел на городской автобус и поехал в район Бока. Это недалеко от порта, почти час от центра на юго-запад. Что такое портовый квартал, объяснять не надо. Район бедовый, вроде Марьиной Рощи в её лучшие годы.  Колыбель портового танго, где были написаны  бессмертные песни, где бок о бок с криминалом жили и творили многие из классиков жанра "портеньо". Древний жилой фонд дышит на ладан. Нескольким улицам сделали "макияж" - раскрасили ветхие фасады в яркие жизнерадостные цвета. На первый взгляд, красота, весело и оригинально. Но то ли меланхолия Байреса заразна, то ли я по складу характера склонен к хандре, но мне стало грустно. Эти бодренькие краски - как помада, румяна и тушь на морщинистом лице старой дамы, пытающейся из последних сил, до последних дней сохранить привлекательность. Бока - раскрашенный гнилой пень. Но хотя под слоем краски он трухляв, его сердцевина, его дух, остается  крепкой и живой. Неоднократный чемпион Аргентины по футболу «Бока Хуниорс», команда легендарная во всех отношениях, отсюда. Как и несколько поколений знаменитых боксеров.

С моря дул пронизывающий ледяной ветер. Район ранним утром выглядел вымершим. Только местные старожилы выползли на жидкое зимнее солнышко в одно или два еще не закрывшихся с ночи кафе, чтобы принять в компании по утреннему стаканчику красненького и разогнать тоску-печаль. С каким азартом эти немощные старики, одетые в битые молью свитера и заплатанные брюки, эти трухлявые пни, до хрипоты спорили друг с другом обо всем на свете!

Вернулся в центр, прошел по бульварам. Ухоженные лица, дорогая одежда.  Шляпы фасона "Луис Гардель" и каблуки. Около одиннадцати. Толпы сосредоточенных и торопливых людей в кафе, чашку эспрессо - хлоп, без разговоров, и дальше. Время-деньги? Видишь деньги, не теряй времени? На привокзальной площади крытый рынок-барахолка, африканцы торгуют самострочной одеждой и дорожными сумками. Человеческий прибой бурлит и пенится. В двухстах метрах в сквере - мемориал погибшим во время последней по времени попытки вернуть Мальвины (Мальвинские, или как их называют в Англии, чьей колонией являются острова, Фолклендские – прим. ). Стена с именами павших, торжественно-медленно колышащийся флаг размером с футбольное поле, почетный караул. И никого. Суета и городской шум разбиваются о мемориал, как рокочущая волна и только чуть дотрагиваются до него, будто тихо шипя по прибрежному песку.

Но я отвлекся. Мой рассказ совсем не о Буэнос-Айресе. Я лечу на юг. Моя цель - Край Света. В три утра добрался до каботажного аэропорта, откуда выполняются внутренние рейсы. Толпы невыспавшхся пассажиров, сонный персонал. От души поскандалил с мужиком на регистрации, потом с начальником смены. Всласть поорали друг на друга. На аргентинском диалекте оскорблять противника можно так элегантно! Кровь закипает, а не придерешься. Сняли стресс. Пожали другу другу руки и разошлись. Конечная цель моего путешествия – Усуайя. Огненная Земля, южный берег. Самый южный поселок, самый южный аэропорт. Южнее Новой Зеландии, Южных Сандвичевых островов и даже острова Бувэ. Край Света. Вполне официально. Южнее, через пролив Бигль и несколько безлюдных островов  – только мыс Горн, но там всего-то маяк на островке-скале и смотритель с женой. До маяка всего 146 км.  До Антарктиды меньше тысячи. Вроде немало, но в масштабах континента пустяк. Москва в шестнадцать раз дальше.

Рейс приземлился на Огненной Земле в половине десятого утра. Как раз светало. В южных широтах - середина зимы. Легкий плюс, легкий снежок. Но уже через  час температура упала и началась пурга. Июльская пурга на Огненной Земле.

Путешествуя по Южной Америке, я нигде заранее не бронировал гостиницу. Мне нравится прилететь на место, осмотреться, сориентироваться  и выбрать жилье по душе.  Этот метод ни разу не дал осечки. Вот и в Усуайе так, пусть это и край света. Походив туда-сюда с полчаса, остановился в пансионе «Пингвин». Kомната десять квадратов, вид на улицу, кровать, столик, шкаф, тумбочка. Тепло. Туалет общий на четыре комнаты, но других постояльцев на моем этаже не было. Не сезон.

Вопрос с питанием тоже решился легко. Рядом оказалась пекарня, где делали отличные «эмпанады», пирожки с разнообразной начинкой (курица, баранина, копчушка в пряном соусе и с картошкой). На улице слякотно, сыро и ветрено, а внутри тепло и пахнет ужасно вкусно. Есть пара стульчиков, и пока ждешь заказа – все с пылу с жару – наливают горячий «матэ» в горшочек с тростниковой трубочкой с железным мундштуком. Горький ужасно, поэтому пить надо малюсенькими глоточками.  Аргентинский матэ, как пармская ветчина, защищенный брэнд, достояние республики. Народ в пекарне веселый, жизнерадостный, пока испекли заказ, все новости узнал.

Усуайа лежит на полочке между проливом Бигль и хребтом Дарвина. По обрамленной грязными сугробами крутой улочке поднялся до границы поселка. Скользко, ничем не сыпят, но вдоль тротуаров установлены поручни и практически повсюду есть, за что ухватиться. За крайними домами начинаются пологие предгорья, заросшие кустарником и перелесками. Нашел тропку, которая вывела меня на идущую по склону хребта просеку. Перешел вброд неглубокий ручей. Снегу, без преувеличения, по колено. Я прилетел из боливийских тропиков, и остро ощутил перепад температуры в сорок градусов и мгновенную смену пятидесяти оттенков зелёного на пятьдесят оттенков серого.

Поначалу ещё попадались запорошенные снегопадом остатки следов. Минут через пятнадцать следы исчезли. Передо мной простиралась снежная целина. Снегопад то переходил в пургу, то становился редким и торжественным. Вокруг стояла такая тишина, будто уши заткнули ватой. Сквозь снежные заряды прямо по курсу проглядывали крутые и скалистые горы. Никого по дороге я, понятно, не встретил. Через полтора часа прогулки вышел на полянку, с которой Усуайя с окрестностями лежала как на ладони. Свинцовая вода пролива, свинцовое небо. Между ними - снегá.  Около четырех начало смеркаться, пора идти назад. По снегу в темноте идти нетрудно, но место дикое, есть звери. Развернулся - и ноги соскользнули в скрытую снегом придорожную канаву. Упал на живот, лицом в снег. А там камень. Разбил нос и губы, но по большому счету повезло. Чтобы остановить кровь, туго набил в ноздри снега. Заморозка в прямом смысле. Мои следы уже замело. У границы поселка мною заинтересовались собаки, которые повели себя крайне недружелюбно. Когда я прошел мимо них поднявшись из поселка, вроде был своим. Теперь, когда я намеревался войти в поселок извне, однозначно стал чужим. К тому же пах свежей кровью. А собаки немаленькие, и желания просто поиграть я у них в глазах не увидел. Заметил в снегу высохшую елку метра полтора высотой, у которой ветки торчали во все стороны. Пристроил ее сзади, на манер волочащегося по земле хвоста и махал из стороны в сторону, не давая собакам возможности подскочить и цапнуть сзади. Сработало. Покрутились и отстали. Потеряли интерес.

К вечеру поселок занесло снегом. Зажглись уличные и ресторанные фонарики, атмосфера напоминала лыжный курорт в Альпах. В Усуайе есть несколько подъемников, но они в стороне, и я их не видел. Весело, много людей на улицах, улыбки, ни одно хмурое лицо не попалось. К утру снегопад кончился, в просветах между тучами забрезжило бледно-голубое небо.

Усуайя выросла вокруг тюрьмы, и освоение Огненной Земли было начато зэками.  Лет двести назад аргентинское правительство в вечном споре с Чили решило застолбить за собой часть острова. Поскольку добровольцев не нашлось, построили тюрьму. Недостатка в зеках не было, а по каким конкретно статьям отправляли сюда, не знаю. Вся жизнь заключенных состояла  в том, чтобы за каждый короткий день запасти достаточно дров, чтобы ночью не замерзнуть насмерть. Через несколько лет весь сушняк в окрестностях Усуайи был сожжен, и чтобы выжить, аргентинские зеки смастерили рельсы, увеличили радиус заготовок, и получили доступ к нетронутым источникам дров. Сначала рельсы были деревянные, и заключенные сами толкали по ним вагонетки. Позже власти, заинтересованные в выживании  колонии, помогли построить настоящую узкоколейку. Тюрьму закрыли году где-то в сороковом, дорога за ненадобностью пришла в негодность. Но лет десять назад правительство решило развивать туризм и патриотизм. Нашлись энтузиасты, которые с господдержкой отреставрировали паровозы, построили мини-вагончики, отремонтировали пути и запустили дорогу вновь. Семь километров поезд идет больше часа.

И вот чук-чук, пары, кондуктор дал свисток... По сторонам - дикая природа, горные хребты. В просторной долине, наклонив голову к снегу, стоит одинокая лошадь. Наутро после снегопада всё так красиво, будто в новогоднюю открытку попал. Всю дорогу гид навевал тоску красочными рассказами о полной безысходности и лишений жизни зеков. Типично аргентинская склонность к меланхолии. Русской душе, впрочем, близкая.

На конечной станции сели на бусик и покатили на цепях по заснеженному проселку, через холмы и заваленные снегом леса. Дорога кончилась у залива Лапатайа. Нулевой километр Панамериканский автострады, по которой когда-нибудь каждый желающий сможет легко проехать от пролива Бигль до Берингова пролива. На парковке диких лис примерно столько же, сколько туристов. Их (лис) на Огненной Земле расплодилось изрядно, и чем мышей ловить, предпочитают попрошайничать. Туристы сюсюкают и дают харчи от души. На обратной дороге сделали остановку на озере Рока, обрамленного на чилийском берегу заснеженными хребтами. Чистейшая вода, дно из мелких-мелких разноцветных камешков. Снял ботинки, завернул брюки, зашел в озеро по середину голени, поплескался. Вода, конечно, холодная, но не ледяная.  Очень приятно. Потом походил босиком по заснеженному берегу пока пятки не онемели.

Вторая главная достопримечательность зимней Усуайи - рассвет. Описать его невозможно. Напоминает загробный мир в фильме "Куда приводят мечты" с Робином Уильямсом. Небо переливается красками от угольно серого до лилового, пурпурного, розового, золотого. Буйство цвета и над головой, и под ногами в зеркале залива. Ощущение галлюцинации. Солнце так и не показывается из-за гор. Небо и вода вновь становятся привычно свинцового цвета, но благодаря тонкой облачности на этот раз с теплым золотистым оттенком.

Время от рассвета до обеда я скоротал в море. Прогулка по проливу Бигль на пароходе прекрасна. Мне нравится простор, широкое открытое пространство. Поэтому мне не по душе пещеры, джунгли и города. Помимо любования суровым простором, прогулка дала возможность посмотреть, а главное, понюхать, животный мир. Сначала подошли к расположенному посередине пролива каменному островку десять на пятнадцать метров, сплошь покрытому морскими львами. Когда подрулили к острову метра на три, львы заревели в голос, демонстрируя отсутствие гостеприимства. Ветер сменил направление и завоняло хуже чем в нечищенном свинарнике. Удар по обонянию оказался настолько мощным, что в порядке защитной реакции мой организм наглухо закупорил нос.

На соседнем островке кучковались в немеряном количестве магеллановские пингвины. Они мелкие и щуплые, с длиной шеей, напоминают безногую цаплю. Группы львов и стайки пингвинов то тут, то там попадались и в водах пролива. Часа через полтора дошли до маленького маяка, расположенного на каменной шишке на выходе в океан. Впереди берега раздвигались, дальше суровые просторы Южной Атлантики. На аргентинской стороне стеной высится хребет Дарвина двухкилометровой высоты. Чилийский берег представлен островом Навариньо, ландшафтных красот не имеющим.

По возвращении в Усуайю в антисанитарных условиях поселковой харчевни съел порцию жареного на углях мальвинского барашка. Он просто таял  – не во рту, в руках. Вытер руки о шляпу. Встал на краю Огненной Земли, лицом к Антарктиде. Южная Америка навалилась на плечи. Спинным мозгом почувствовал энергетику мест, куда меня привела дорога – каменные истуканы Полинезии, пески Атакамы, нищета Москитного берега, обочины Бразилии, снежные хребты и затерянные между ними поселки Боливии. Ведь это то, что внутри нас, заставляет выбирать дорогу. Берег пролива Бигль, как горная вершина. Отсюда есть только один путь – назад. Вдоль и поперек Южной Америки,  до Тихоокеанского побережья почти у экватора,  наискосок над Венесуэлой и Карибами, через Атлантику, и от Мадрида знакомым коридором до цели. Шесть самолетов, и я дома.