Объявили рейс до Кочабамбы. При виде лайнера заныло под ложечкой. Боинг-727 авиалинии „Ллойд Аэролинеас Боливианас“ выглядел призрачно. Компания умерла – последний раз - лет пять назад. Это был единственный оставшийся от неё самолет. Свет погасшей звезды. В кабине пилотов - трое крепких дедов за 60, в отглаженных форменных рубашках с погончиками. Управление этим археоптериксом явно доставляло им удовольствие. Электроники в кабине я не заметил, на стенках и потолке - стройные ряды тумблеров и циферблатов со стрелками.

Винтажный лайнер. Разбег в Ла-Пасе оказался тягостно долгим. Мой сидевший рядом напарник, майор Нельсон (имя изменено), успел удивиться и спросить, «мы что, так по шоссе и поедем?» Я успел пожать плечами. В самом конце четырехкилометровой полосы экипаж принял решение всё-таки лететь. Боинг с одышкой оторвался, набрал метров двести высоты, дотянул до края альтиплано и, слегка припав на левое крыло, перешел в режим плавного снижения. Кочабамба почти на два километра ниже Ла-Паса, и все что от экипажа требовалось, более или менее спланировать по прямой. С этой аэронавигационной задачей ветераны неба справились блестяще. Посадили дедушку авиации так бережно, что и колеса не пискнули.

Сели на маршрутку, доехали до базара. Прогулялись пешком через центр в квартал, откуда ходят маршрутки в глубинку. Веселенький такой городок. В основном трехэтажный, обшарпанный, полный простой жизни – будки, лотки, нищие, миллион точек общепита на любой вкус, но на один общий для моего желудка вид – сомнительный. "Кочанос" - нет, серьезно, так их и называют - известные в Боливии чревоугодники и обжоры. Согласно местной самокритичной поговорке, они живут, чтобы есть. Буганвилла в бело-абрикосово-ало-малиновой пене. Пальмочки. Но воняет. В Ла-Пасе по причине отсутствия кислорода ничего не гниет. В Кочабамбе достаточно и кислорода, и мусора.

От Кочабамбы до райцентра Чиморé в провинции Чапаре 140 километров. Уложились в три часа с хвостиком. Первый час плелись в гору в длинной веренице фур и самосвалов. Кочабамба лежит в тарелке с довольно высокими краями. Перевал около 3900. Потом минут сорок шоссе скачет то вверх, то вниз, стремясь пересечь несколько скалистых хребтов. Дальше только вниз-вниз-вниз, да так, что уши закладывает. На перевале - голые холмы, чуть пониже - еловые рощи, ещё ниже - заросли травы и кустов, потом какой-то неопределенный бурелом, дальше - пятиметровые папоротники, большелистники, лианы, и уже ближе к цели – бананы, пальмы, буганвилла. Воздух теплый, влажный и ароматный, как в цветочном магазине.

С дороги, да от избытка кислорода, спал как убитый, но проснулся на рассвете. Разбудили крики попугаев. Очуметь, сколько здесь зелени. Провинция Чапаре находится практически в центре Боливии, на восточных отрогах Кордильеры и интересна уже тем, что считается одним из самых мокрых мест на Земле – годовая норма осадков здесь составляет 5580 мм. Высота - жалкие две сотни метров над уровнем моря. Понятно, почему Чапаре известен своей непобедимой флорой и довольно дикой фауной.

 В поисках завтрака вышел на шоссе и через десять минут добрался до стоянки фур, столпившихся вокруг пяти точек общепита. Позавтракал в компании дальнобойщиков. Народ молчаливый, основательный. Ко мне никто интереса не проявил. В этих краях чужим удивляться не принято. Взял шоферскую порцию густого, но не очень наваристого супа из местной рыбы суруби, типа сома, и на второе ту же рыбу, но жареную, с гарниром из риса и банана. Ночью прошел ливень, с восходом солнца шоссе и сельва начали парить. После супа пробил пот. Ещё семи нет, а уже под тридцать градусов. И влажность все сто десять процентов. Ещё неизвестно, что хуже, - безвоздушный Ла-Пас или эта липкая баня.

С трассы раздался гудок. Майор Нельсон помахал рукой из неприметной старенькой "тойоты", каких в Боливии миллион. Я думал, что конспирация, оказалось, - тривиальное сельское такси. Минут через пятнадцать сошли возле указателя “УМОПАР”. Мобильный отряд патрулирования сельской местности Особого подразделения борьбы с наркотрафиком боливийской полиции. Шлагбаум, два загорелых дочерна часовых в камуфляже. Проверили документы. Здание штаба в глубине территории, рядом со взлетной полосой. Командир отряда и старшие офицеры сидели на лавочке под развесистым деревом с густой кроной и потягивали минералку. Начало операции задерживалось. Вертолеты с рассветом улетели на поиски пропавшего накануне в сельве патруля. «Пустое дело, - вздохнул командир, - сами найдутся, не дети. Рельеф простой, вода у них есть, рано или поздно выйдут к реке, по реке выйдут к шоссе, остановят попутку. Чего вертушки гонять?» Но положено, инструкция... Провинция Чапаре известна и тем, что здесь – второй основной район выращивания коки в Боливии. Разрешенные законом плантации занимают около 10 тыс. га

Справка Всемирной Энциклопедии Путешествий

В Боливии коку называют "священным листом". Конституция страны признает её культурным наследием и фактором социальной сплоченности. Выращивание коки и торговля необработанными листьями разрешены местными законами. Более того, это право признано и странами-членами Единой Конвенции о наркотических средствах 1961 года, участником которой Боливия остается. Президент Эво Моралес сумел добиться международного признания здравого смысла и опирающейся на него боливийской национальной идеи. О своих возражениях заявили только США, Россия и еще полтора десятка стран - всего семнадцать из 189.

Примечание автора
Подробно см. "Три свежих листика коки"

По крайней мере ещё такую же площадь занимают плантации незаконные. Выращивание коки для производства кокаина достигло в Чапаре пиковых показателей в начале восьмидесятых годов при военной диктатуре Гарсия Месы. США его одобряли и смотрели на шалости хунты с кокаином сквозь пальцы. Но после восстановления конституционной формы правления потребовали от гражданских уже властей закрутить гайки и закрыть тему кокаина путем полного уничтожения плантаций. Это примерно так же реально, как поворот северных рек. История рассудила по-своему. В 1985 году произошло схлопывание мирового рынка свинца, которое привело к коллапсу горнодобывающей промышленности на боливийском альтиплано. Пытаясь спасти десятки тысяч шахтеров Оруро и Потоси от голодной смерти, правительство в добровольно-принудительном порядке переселило их в Чапаре и предложило переквалифицироваться в аграрии. Шахтеры быстро сообразили, ЧТО выгодно выращивать - коку.

Бывшие шахтеры оказались крепким орешком. Как их власти не нагибали, согнуть не смогли. Плантации корчевали, жгли, травили ядохимикатами. Вожаки исчезали. Избранный во главе движения неповиновения властям Эво Моралес и бит был нещадно, и в тюрьме сидел. В 2005 Моралес стал президентом Боливии, но по сей день остается по совместительству председателем совета шести федераций производителей коки Тропиков Кочабамбы. И не каким-нибудь там почетным, а самым что ни на есть действующим.

Но не надо считать, что шахтеры-кокалеро были сплошь наймитами наркомафии. Однако на легальном рынке их продукция не выдерживали конкуренции. Местный сорт коки отличается большим и жесткий листом, типа лаврового. Для традиционного и безобидного "пихчео" он не годится, ранит десны и язык.

Примечание автора

Этот сорт был где-то в семидесятые годы районирован из Колумбии. Преимущество у него одно - высокая урожайность. За десять лет народное правительство Моралеса, которое кокалеро Чапаре справедливо считают своим, приложило титанические усилия для создания рынка легальных продуктов переработки местной коки - заварки матэ, кулинарных приправ, кокамёда (смесь молотой коки и мёда, сдобренная корицей), леденцов, энергетических батончиков из коки, какао и кофе, коки в капсулах для улучшения пищеварения и так далее.

Урожай листьев с нелегальных плантаций по-прежнему служат источником сырья для производство кокаина, в основном в виде его полуфабриката, базовой пасты. Масштабы, конечно, сейчас далеко не такие впечатляющие, как раньше, годовое производство кокаина в Боливии оценивается от силы процентов в десять мирового. Кустарное изготовление базовой пасты важно отличать от производства гидрохлорида кокаина, - того самого белого порошка, который вдыхают полосками. Это два разных химических процесса и два разных криминальных бизнеса. Лаборатории по синтезу гидрохлорида кокаина в Чапаре тоже есть, но их немного.

Поиск заблудившегося в сельве патруля, как и ожидалось, результатов не дал. Пока пилоты сбегали по-маленькому и в столовую за булочкой, вертушки, - старенькие «Хью», как в фильмах о вьетнамской войне, - заправили. Короткий инструктаж, и - вперёд. Я ухватил сиденье, на котором сидишь спиной к движку, то есть не как летчики, а вдоль кабины. В военной конфигурации - стрелок. Оружие в вертолете есть, но только на крайний случай. Пошли парой, на высоте метров пятьсот. Боковые двери полностью открыты – инструкция. Плюс – вид во все стороны, минус – сильный сквозняк, все-таки скорость километров под двести. Треплет щеки, задувает в нос.

Через полчаса сели у края сельвы. Винт поднял такую пыль, что второй пилот свесился по пояс и передавал летчику расстояние до земли. Вместе со взводом солдат по тропинке вошли в сельву. Сразу обжала ужасная липкая духота, вмиг облился потом. Я чувствовал себя чужеродным телом в огромном, сложном и, в общем-то, враждебно настроенном организме. Здесь поразительная плотность очень агрессивной жизни. В воздухе роем вьются мошки, комары и мухи-кровопийцы. С веток за шиворот то и дело падают муравьи и пауки. Под ногами кишат муравьи-гиганты, жуки и разные червяки, которые непрерывно жрут друг друга. По краям тропы чьи-то норки в два пальца диаметром. А ещё множество крикливых птиц, которые не только создают какофонию, но ещё время от времени откуда-то сверху гадят. Из безобидных обитателей - только бабочки размером с воробья, которые крылышками бяк-бяк-бяк-бяк. Самое для меня неприятное заключалось в том, что метрах в пяти растительность сплеталась в непроницаемую живую стену. Я не страдаю клаустрофобией, но в тот день впервые ощутил легкую панику, почувствовав давление плотно сомкнувшейся вокруг природы.

Минут через десять вышли на опушку к незаконной плантации коки. Солдатики начали на солнцепеке корчевать кустарники голыми руками. Автоматчики УМОПАР встали по периметру в охранение, лицом к сельве. Хотя что там можно разглядеть? В трех шагах слона не заметишь. Щуплые на вид корчеватели поразили выносливостью и физической силой. Я промок от пота, неподвижно стоя в теньке и делая только вдох-выдох.

На другой день поехали закрывать точку по выработке базовой пасты. Конвой - из трёх побитых жизнью пикапов. Мой номер в открывающей машине, в кузове, сидя на левом заднем углу борта. Жестковато, надо сказать, и держаться особенно не за что, но когда погнали, рельеф моей задницы сам впился в бортик. По шоссе ехали быстро, сильно за 100 (инструкция), но оно оказалось очень ровным, с мягкими виражами. Встречный ветер, в сравнение с вертолетом, щеки просто ласкал. Потом съехали на булыжник. Тут потребовалось вцепиться в борт покрепче. Когда помчались по грунтовке, у меня всплыло в памяти давнее падение с лошади в Колумбии и его довольно болезненные последствия. Вцепился изо всех сил. Дорога – сказка. Узкая красная грунтовка среди банановых зарослей сотни оттенков зеленого. Синее небо. Горячий ветер со всякими ароматами. Банановые листья-лопухи хлещут по кабине.

Хотел уже было написать, что на скаку сорвал спелый банан, но во время сообразил, что погорячился – дело не в том, что бананов под рукой не было, а в том, что обе руки были мне до боли в пальцах нужны, чтобы не ударить в грязь лицом под колеса идущей в трех метрах позади второй машины. История с лошадью, несмотря на все мои усилия, всё же почти повторилась. Водитель не заметил ухаба, наш пикап приподнялся, а я просто-таки взмыл от борта. Никаких шансов. Но в момент отрыва водитель инстинктивно прижал педаль тормоза, пикап приземлился первым и при касании чуть замедлился. Я же, находясь уже в состоянии автономного полета, сохранил кинетическую энергию. В результате прижопился скорее вовнутрь борта, чем внаружу. Сзади ободряющее побибикали. Все это длилось мгновение, но задница у меня была радужных цветов целую неделю.

Двадцать минут шли вглубь банановых плантаций. Умопаровцы двигались двумя колоннами с большими интервалами. Их движения были собранны, но лишены напряжения. Они плавно струились между лопушистыми листьями, на миг появлялись, и тут же снова растворялись в банановой зеленке. В каждый конкретный момент я видел не более трех. Они оставались начеку, но профессиональное чутье говорило им об отсутствии конкретной угрозы. Майор Нельсон, напротив, все время беспокойно озирался. "Змей тут полно", - процедил он. В отличие от умопаровцев, он был городским майором. Банановая плантация все же прозрачнее сельвы и светлее, и чувствовал я себя гораздо менее придавленным. А змей в Чапаре везде полно.

Ежегодно в Боливии ликвидируется около тридцати-сорока лабораторий гидрохлорида кокаина и несколько тысяч (!) точек по выработке пасты. Чаще всего труженики сельвы заблаговременно получают информацию о предстоящем рейде УМОПАР и вовремя смываются. Если их всё же удается застать врасплох, обычно сдаются, не оказывая сопротивления. Случаев боестолкновений за год - от силы пять. Есть, правда, несколько сельских районов, именуемых "чувствительными". Там случалось, что местные жители давали правительственным силам организованный отпор, разоружали умопаровцев и били им морду. Но опять же, это не в Чапаре. И защищали они не столько производственные мощности, которым грош цена, сколько крупные нелегальные плантации или места складирования пасты. В Чапаре же гораздо больше шансов, что крокодил сожрет или змея укусит, чем на пулю напороться.

Подлежащий ликвидации объект состоял из крыши на столбах, десятка бочек и бидонов из-под химикатов, измельчителя листьев с велосипедным приводом, да дровяной печки для сушки готового продукта. В походных лабораториях по производству хлоргидрата используют микроволновки, но здесь все кустарно. В бассейне из пластиковой пленки глубиной полметра пузырилось тонны полторы густой лиственной каши, разведенной смесью керосина, бензина, обыкновенной мочи и негашеной извести. Запашок тот ещё. Удобство и даже некоторое изящество ситуации заключается в том, что уничтожение объекта производится путем поджога. На месте производства кокаина неизбежно присутствует большое количество легковоспламеняющихся веществ. Группа отошла на два десятка метров, командир достал смартфон и начал видеозапись. Один из бойцов кинул в бассейн спичку и рванул к нам. Спустя две минуты огонь и черный дым поднимались столбом.

Мы с майором Нельсоном договорились на пути в Ла-Пас заночевать в Кочабамбе. Для реакклиматизации. Он с умопаровцами поехал назад в штаб, попрощаться с местным начальством. Меня подбросили до райцентра. Съел в забегаловке тарелку куриного супа и в ожидании Нельсона отправился осматривать местные достопримечательности. Едва успел сделать пару фоток, как майор позвонил и с грустью сообщил, что прямиком в Ла-Пас летит военный борт, на котором ему придется вернуться. Тащиться в Кочабамбу одному мне не хотелось.

Попросил Нельсона замолвить словечко, прервал тур по главной площади Чиморé и галопом рванул на базу. Через пятнадцать минут, под свист уже вовсю вращающихся пропеллеров, загрузились в старенький С-130 «Геркулес». Двигатели прибавили обороты, самолет тронулся, механик на ходу захлопнул дверь, и через минуту мы уже были в воздухе. Военные летчики летели по прямой. Есть тучи, нет, их не волновало. Трясло. Матерчатые откидные сиденья находились вдоль борта и впечатления от болтанки оказались непривычными. Механик выключил в грузовом отсеке освещение. Благодаря паре маленьких иллюминаторов холодный сумрак отсека разжижался сереньким забортным светом. Спинкой у стульчиков служила сетка. Ощущение, будто полусидишь-полулежишь в покачивающемся гамаке. Я задремал. Заход на посадку в Ла-Пасе длился минут пять и проходил в режиме пикирования. Но момента касания колесами полосы я не почувствовал. Открылись створки грузовых ворот, и мы с майором Нельсоном по аппарели сошли на бетон военного аэропорта. Я с наслаждением вдохнул редкий и безвкусный воздух альтиплано. Словно сиганули из перегретой парилки в прохладную купель. Вокруг сто оттенков коричневого. И никакой зелени.

Боливийский музобоз

В путешествие по Боливии надо бросаться, как в омут. Безоглядно и безрассудно. Тогда все получится. Чтобы помочь вам нырнуть в Боливию с головой, в каждой статье мы будем знакомить вас с боливийской музыкой "для тех, кто в пути". Итак:

Название группы Лос Кхаркас переводится с языка кечуа как "сила". Она начала выступать в 1975 году. На протяжении четырех десятилетий её состав много раз менялся, но группа осталась верной фольклорной музыке с элементами роматических баллад. Песня, приобретшая всемирную поопулярность под названием "Ламбада". в действительности написана Лос Кхаркас. Мелодию "позаимствовала" французская группа Каома. Ей пришлось компенсировать творческий ущерб выплатой очень существенной суммы.

Продолжение следует