В Оруро со мной приключился казус. Не у того спросил, как пройти на желдорвокзал. Мне ответили по мере собственного разумения и с учетом местной практики. А я чего, - куда послали, туда и пошел. В результате на станцию попал через щель в железных воротах, куда пропадали уставшие рельсы. За воротами - две солидные собаки, весьма удивившиеся моему появлению. И отваге. Полагали, видимо, что давно отбили у у местного населения охоту дразнить судьбу. Принюхавшись, распознали во мне иностранца. А приезжими им питаться, видимо, не разрешали.

Я зашагал по шпалам к видневшемуся вдалеке приземистому и невзрачному вокзалу. Ни по дороге, ни в самом здании не встретил ни души, пока в одной из комнаток не наткнулся на дядьку в форменной тужурке, занятого сиестой. Мы были в равной степени поражены внезапностью встречи. Предъявив друг другу уверения во взаимном уважении, перешли на язык неформального общения. Провожая меня до ограды с официальной калиткой, собеседник объяснил, что следующий поезд намечается завтра вечером и отправится он в Вильясон. Разбудив непринужденной беседой дремавшего на калитке полицейского, меня поставили на улицу и показали направление на местный информационный центр, то есть привокзальный базар, выразив уверенность в том, что там я найду ответы на все еще интересующие меня вопросы. Сославшись на неотложные дела, раскланялись.

Вильясон меня вполне устраивал. В Боливии всего две железные дороги. Одна идет из Оруро до границы с Чили и дальше - в Антофагасту на Тихом. Ни по дороге, ни в конце рельсов ничего особенно для меня интересного нет. На чилийском побережье мне бывать уже случалось (см.: "Город Солнца") и разжижать память о лучезарном и романтическом Икике урбанистскими пейзажами Антофагасты мне не хотелось. В Уюни от рельсов на Антофагасту отходит ветка на пограничный с Аргентиной городок Вильясон. Сочетание железки и границы превратило его в центр торговли, контрабанды и криминала районного масштаба. Интересно, правда?

В назначенное время я подошел в кассу вокзала и купил билет. До конечной. Но в тот день конечной оказалось станция Туписа, в 68 километрах от Вильясона. Почему поезд дальше не пошел, не знаю, и не интересно, но это оказалось новым витком в несшем меня по Боливии водовороте случайностей. Стоит выйти из квартиры на улицу, и не знаешь, где окажешься. Отправляясь в субботу из Ла-Паса немного проветриться, никак не предполагал, что утром в понедельник окажусь в Туписе, поскольку был совершенно не в курсе ее существования. В Оруро о Туписе тоже никто ничего не знал.

Поезд отправился с заходом солнца и шел до Туписы пятнадцать часов. Не ехал, не мчался, не катился, а именно шел. Причем неторопясь. Вагон сидячий, но удобный. Спинки кресел немного опускаются, есть работающий туалет, который проводники содержали в прекрасном состоянии. Проблема была в пути. От Оруро до Уюни, а это семь часов, по какой-то причине рельсы чуть-чуть сгорбатились. На каждом стыке вагон приседал, а потом на пружинах подпрыгивал. Как при езде на лошади. Амплитуда небольшая, но в результате получилась пытка. Меня редко где укачивает, а тут я едва терпел, стиснув зубы.

В течение ночи поезд то и дело останавливался на безымянных полустанках, где единственным источником света и тепла служил догорающий костер, а единственным убежищем от ледяного ветра дряхлый сарайчик. Люди-тени сходили, исчезали в кромешной тьме альтиплано. Другие возникали из непроглядного мрака, как привидения, размытыми силуэтами на фоне красного мерцания углей. Иногда проходили часы, прежде чем где-то вдали появлялись и вновь исчезали электрические огоньки, гораздо более тусклые и далекие, чем звезды. В вагоне жил то ли сверчок, то ли цикада, и без передышки свиристел.

Отопление жарило вовсю и было до одури душно. Я попеременно дремал и смотрел в черноту, с нетерпением ожидая рассвета. Поезд, пыхтя, поднялся до 4300 и покатился в долину реки Туписа, которая началась с оврага шириной в десяток метров и постепенно раздвинулась до километровой ширины. По краям просторной долины высились обточенные ветром стены и башни красноватого камня, выглядевшие декорациями к фильму про ковбоев. В десять утра я с огромным облегчениям спрыгнул на перрон в Туписе и заковылял на опухших и затекших ногах куда глаза глядят. Уже через двадцать минут жизнь стала налаживаться и приобрела конкретный смысл. Бренькая в кармане ключом от однокоечного нумера, я поднялся по скрипучей лестнице провинциальной гостиницы. Лампочка без абажура под потолком, кровать, тумбочка, туалет, раковина с холодной водой; мыло и туалетная бумага - забота постояльцев. Перспектива поспать в неподвижной кровати, а не в галопирующем вагоне выглядела настолько потрясающей, что я прилег на минуточку и проснулся аккуратно к обеду, - от голода.

Туписа очаровательна. Здесь легко дышится, потому как не слишком высоко (2900) и не очень низко. Нет ни комаров, ни мух. Днем тепло, но не жарко, ночью прохладно, но не холодно. Яркое солнце, потрясающе густой синевы небо. Вокруг красные горы. Жизнь в поселке не богатая, но и не бедная. Машины сплошь ржавь и заплатки, но одеты все весело и даже с претензией на курортную элегантность. Домики в основном оштукатурены, что придает поселку аккуратный вид. Все под рукой, поселок шесть на восемь. В смысле шесть улиц вдоль, восемь поперек. И никаких извилин. Из конца в конец пешком от силы полчаса. Но местный люд предпочитает такси. Не то, чтобы торопятся – куда тут торопиться? – но чего обувь зря трепать? От силы пять минут, и ты в любом нужном месте. Максимальная плата за проезд пять боливиано (50 рублей – по курсу 2015 г.). Сложилось впечатление, что извозом занята половина жителей поселка.

Зашел на рынок, разведал, что почем. Случайно наткнулся на магазин местных вин. Отпускают в основном в розлив, в тару покупателя, из огромных бочек с краниками. Такие раньше были в Гагре. В основном красное, сухое и послаще, и феноменальный портвейн. Найти тару в Туписе труда не составило. Возвращаясь в номера в распрекрасном настроении, на бульваре заметил пожилого француза, расслабленно дрейфовавшего мне навстречу. Я с первого взгляда распознал в нем большого ценителя и глубокого знатока сотерна. Слово за слово разговорились, оказалось, у нас общий интерес. Наутро мы вскладчину сняли джип с местным водилой, который нас весь день катал по местным достопримечательностям. По руслам пересохших речушек поднялись в каньоны. "Золото Маккенны" отдыхает. При виде такой красоты, да на свежем воздухе, разыгрался аппетит. Разложил на капоте завтрак. С утра успел и в магазин, и на рынок. Козий сыр в марлевой тряпице, хрустящий корочкой багет и портвейн комнатной температуры в пластиковых бутылках из-под колы. Француз сначала напрягся, может, подумал, что я его отклофелинить решил. Но понемногу разошелся. А водилу пришлось после трех стаканов за уши от портвейна оттаскивать. Оказался большой знаток местных прелестей.

Завтрак добавил решимости, и я залез на гору, чтобы лучше охватить панораму. При спуске оскользнулся на камне и прижопился. Посадка была жесткой, но попал аккуратно между двух кактусовых кучек. Колючки - как сапожные иглы. Напоминают подушку для факира. Утыканная иголками попа способна создать значительные трудности для путешественника. На обед остановились у речушки шириной метра три, которая подковой обтекала стометровый утес. Я быстренько разделся, и в воду. Температура отличная, течение бурлит вокруг ног. Нашел отрезок метров в двадцать, где дно песчаное, и глубина почти по колено. Лег на спину и отдался воле потока. Как только слился с рекой, возникло чувство гармонии. Понесло. Немного крутит, панорама все время меняется. Прошло с полминуты, задом зацепился за камень. Пора тормозить. По берегу поднялся до места погружения и сделал еще один сплав. Было интересно, попаду ли опять в тот же камень. Попал. Сделал еще один заход, в нужном месте причалил. На обед ели домашние тамалес, - рисовые шары с тушеным мясом внутри, обернутые в кукурузный лист и в этом виде запеченные в духовке.

За тамалес и портвейном француз окончательно отмяк и рассказал удивительную историю. Он всю жизнь проработал дальнобойщиком. Когда вышел на пенсию, что-то где-то не срослось, и оказался он один, как перст, и без жилья. Но с некоторыми сбережениями. И с пенсией, на которую во Франции можно только существовать, а за пределами Европы жить вполне сносно. С тех пор он в дороге. Раз в год покупает кругосветный авиабилет. Летит до какого-нибудь большого города в Азии, Африке или Латинской Америке, а оттуда на автобусах колесит по весям. Не столько, чтобы что-нибудь увидеть, сколько чтобы просто убить время. Когда надоедает, летит дальше. На другом континенте снова утюжит провинцию. Автобусы во всем мире дешевые, жизнь за пределами столиц и метрополисов тоже недорогая. За год делает один виток. Опять покупает билет. Годовой бюджет у него тридцать тысяч евро. Около трех тысяч уходит на планетарный билет, остается по пятьсот евро в неделю. Вполне реальный бюджет. В мире есть уйма симпатичных мест, где на такие деньги можно жить с удовольствием. Весь его мирской скарб умещается в рюкзаке. Одежду и обувь меняет по мере её износа. Абсолютный путешественник.

После обеда по узкому проселку, идущему неизвестно куда, взобрались на гребень хребта высотой 4500. У меня от таких видов по телу бегут мурашки. Потрясает абсолютная тишина вокруг. Я настолько привык к городскому белому шуму, что в его отсутствии начинает казаться, будто отрываюсь от земли. Ощущаю себя орлом, парящем в безмолвии неба. Запасы портвейна иссякли, и всю дорогу назад мы молчали, отвернувшись друг от друга и размышляя каждый о своём. Наступил теплый вечер. Местные жители приготовились к флирту. Женщины надели каблуки. Мужчины - шляпы. Зажглись фонарики многочисленных кафе. С разных сторон доносились гитарные переборы и плач аккордеона. Я настолько привык к грубой жизни в Ла-Пасе, где можно чего-то добиться только в жесткой контактной борьбе, где гуляют также грубо и безоглядно, как живут, что почувствовал себя лишним на этом искреннем и беззаботном празднике жизни. Сел на лавочку в сквере возле собора, скушал пяток кустарных мини-пончиков, прямо из кипящего масла, с хрустящей корочкой и сиропчиком. Отпустило.

На следующее утро проснулся поздно. До полудня обошел дозором все уже знакомые мне городские достопримечательности типа базара и т.п. День впереди был совершенно свободен. Туписа широко известна в узких кругах фанатов эпоса про романтиков с большой дороги. Именно в этих краях опустился занавес над легендарной криминальной карьерой Бутча Кассиди и его напарника Санданс Кида, увековеченных в монументальном голливудском блокбастере конца 60-х годов с Полом Ньюменом и Робертом Редфордом в главных ролях. Банда Бутча в 1896-1905 годах с большим успехом грабила поезда «Юнион Пасифик Рэйлроуд» и банки на североамериканском Диком Западе. Когда сыщики знаменитого в ту эпоху детективного агентства Пинкертона плотно сели им на хвост, Бутч и Кид банду распустили и сделали ход конем. Вскочили в седло и галопом ускакали. В Аргентину. Где осели неподалеку от границы с Боливией почти напротив Туписы. Их выбор определила находившаяся в Туписе контора «Пан Американа де Сильвер» и ее серебряный рудник в Сан Висенте. Со своего лежбища в Аргентине Бутч и Кид наездами грабили то склад готовой продукции на руднике, то конторские сейфы в Туписе. Дела шли без сучка без задоринки до ноября 1908 года, когда во время очередного визита в Сан Висенте джентльмены удачи напоролись на ожидавшую их армейскую засаду и без предъявления обвинений были нашпигованы свинцом.

Я зашел в офис «Пан Американа де Сильвер» и убедился в том, что Голливуд выдал Бутчу и Киду контрамарку в бессмертие. Стены конторы до сих пор завешаны красочными плакатами, посвященными празднованию столетия со дня гибели бандитов, которое отмечалось на широкую ногу. Ликвидация Бутча и Кида стала переломным моментом в жизни компании. Спасенная в последний момент от банкротства, она постепенно оправилась от нанесенного ей ущерба и продолжает здравствовать по сей день. Хотя, конечно, цены на серебро уже совсем не те.

День пролетел незаметно. Настало время задуматься над тем, как возвращаться в Ла-Пас, от которого ветром странствий меня унесло на изрядное расстояние. Поезд меня не прельщал, поэтому направился на автостанцию. На лавочке в зале ожидания встретил странника-француза. Он ждал автобуса до аргентинского областного центра, который по-русски принято называть Жужуй. А там видно будет. Мои планы выглядели в сравнении с планами француза до обидного обыденно. По новой трассе всего пять часов до Потоси, а оттуда автобусы до Ла-Паса отправляются вереницей. Присев на бордюрный камень, заправились в дорогу миской бульона с макаронами по-флотски в привычной компании собак и расстались. Во время поездок по Боливии я познакомился со многими людьми и собаками. С людьми оказалось проще найти общий язык. С собаками было проще подружиться.

Боливийский музобоз

В путешествие по Боливии надо бросаться, как в омут. Безоглядно и безрассудно. Тогда все получится. Чтобы помочь вам нырнуть в Боливию с головой, в каждой статье мы будем знакомить вас с боливийской музыкой "для тех, кто в пути". Итак:

Веро(ника) Перес, коренная пасянка, исполняет одну из самых известных песен о Ла Пасе. написанную композитором Фернандо Романом Сааведра то ли в сороковые, то ли в пятидесятые годы прошлого века. Точнее никто скзать не берется.

Продолжение следует