Поднявшись по крутому склону 47-й улицы до перекрестка с 7-й каррерой, я остановился перевести дыхание. Боготá лежит на высоте всего 2700 метров, и моя пасянская закалка до того момента с лихвой компенсировала преклонный возраст и лишний вес. Но теперь я тащил мешок спелых ананасов, и пришлось сделать привал. Поставив ананасы на выщербленный тротуар, непроизвольно взглянул налево, где наискосок через дорогу находилось здание бывшего "жилдома". 35 лет назад в нем мирно сосуществовали: дипломаты в отдельных квартирах со скромной обстановкой; техсостав в коммуналках, - сотрудники советского посольства в Колумбии. Резиденты ГРУ и КГБ, работавшие под официальным прикрытием, жили за счет своих контор в элегантно обставленных съемных квартирах в более престижных районах. Концентрация непричастных к агентурно-разведывательной деятельности в жилдоме экономила МИДу деньги.

Она же позволяла контрразведке держать свою руку на нашем пульсе. Жили дружно, потому что бедно. Валюту сундучили и полковники, и беспогонные дипломаты ленинской школы.

За время моей работы в посольстве в начале 80-х годов я ходил от продмага до жилдома десятки раз. Спустя 35 лет, ноги по старой памяти сами завернули на привычный маршрут. Но с прошлым мне было не по дороге. Подхватив ананасы, я повернул направо, к центру. Есть определенная ирония судьбы в том, что на излете своей профессиональной траектории я довольно неожиданно вернулся в самое ее начало. Петля времени. Прощальная гастроль.

Мой самолет приземлился в Боготе через час после заката в субботу. Уличное движение мне благоприятствовало, и около восьми вечера я взял номер в бюджетной гостинице около Национального музея. После двенадцатичасового перелета в стульчике экономкласса, из которого мои габариты выпирали во все стороны, хотелось размяться. Деловой центр Боготы состоит из полутора десятков маловыразительных высоток этажей по сорок. Залитый прожекторным светом проспект между ними выглядел совершенно пустынным. В ходе прогулки, однако, довольно быстро выяснилось, что первое впечатление оказалось ошибочным. В жидком сумраке мелких подворотен и боковых проулков, в глубине газона у каменных стен музея угадывались силуэты людей, собравшихся в группки по трое-пятеро. Видимого интереса ко мне они не проявляли и были, судя по всему, поглощены какими-то своими делами. Скорее всего, глушили ром-сучок. Других прохожих я не встретил. 

На следующее утро проснулся еще затемно. То ли из-за разницы в часовых поясах, то ли от голода. Гостиничный завтрак оказался предсказуемо ужасен, но это обстоятельство меня несильно испугало. За два с лишним десятилетия скитаний по городам и весям у меня выработался некий инстинкт, который редко давал осечку при поиске харчей. Вышел из гостиницы в серенький промозглый рассвет, принюхался и, спотыкаясь об асфальтовую рябь, направился вверх по безлюдной улочке, ведущей на следующую ступеньку городских кварталов. Из переползших через горы мохнатых свинцовых туч заморосил холодный дождик. В конце улочки оказалась пекарня. По соседству - пустовавшая в тот час забегаловка для не особо капризных клиентов. Там я получил предсказуемо отлично сваренный кофе и арепу с пылу с жару - толстенький "сырник" из кукурузной муки с обжигающей начинкой из белого сыра и соленой, чуть обуглившейся корочкой. С первым глотком кофе утро приобрело краски. Вокруг меня расцвел совершенно лучезарный день. 

С утра выпил (в данном контексте, кофе), день свободен. Пошел в направлении квартала Ла Канделария - исторического центра с особняками колониальной эпохи, тенистыми внутренними двориками, музеями и целыми кварталами сувенирных лавок. Из чисто колумбийского мне по душе Ботеро, его и предлагаю вашему вниманию. Проголодавшись, заглянул в непритязательный на вид ресторанчик "Патагония" с аргентинским флагом у входа, расположенный на обшарпанной улице сбоку от президентского дворца. Несмотря на аргентинский антураж, жареное на углях мясо там подавали в основном колумбийское, которое, однако, меня нисколько не разочаровало. Когда в процессе употребления убедительно точно приготовленный ("poco hecho") кусок bife de chorizo граммов так на пятьсот (после жарки) слегка остыл, повар-кочегар ощутил это отклонение спинным мозгом и немедленно исправил его тридцатисекундной прожаркой. Позже выяснилось, что ресторанчик оказался не таким уж заштатным - 61-е место в рейтинге 4425 ресторанов Колумбии.

На сытый желудок и находясь в умиротворенном состоянии духа, завернул к изумрудным ювелирам, прицениться. Спросили по 500-600 евро за карат. Полномочий на такие траты у меня не было, поскольку отличить изумруд от шлифованного бутылочного стекла я с уверенностью не берусь, а надуть гринго и в Колумбии считается благородным поступком. Более серьезным испытанием силы воли оказалась лавка по соседству. В ней мощный старик с профилем и манерами патриция торговал перьевыми ручками всех брэндов и эпох. Заметив мой блуждающий в нерешительности взгляд, он жестом фокусника извлек из-под прилавка футляр с винтажным "Паркер-51" в отличном состоянии. "Этим пером можно смело подписывать государственные договоры, - пояснил он свой выбор, заглядывая мне в глаза, - или банковские чеки..." И в подтверждение своих слов одним росчерком безупречно вывел аристократический автограф неземной красоты и сложности. Цена в 50 евро за этот артефакт мне показалась вполне разумной. Соблазн был финансово доступен, а потому особенно велик, но я с грустью задавил зашевелившееся было эго. Подписывать договоры или хотя бы чеки мне в обозримой перспективе не светило. Да и подпись у меня такая, что без ущерба для результата может быть исполнена одноразовым шариком.

На закате прогулялся за пару километров в противоположном от центра направлении, к бывшему продмагу (а теперь супермаркету) у бывшего жилдома, где запасся ананасами и манго (на сладкое), а также тумбо и маракуей (та еще кислятина, прочищает мозги от сонливости). Конец вышел неблизкий, к тому же назад с грузом, но выбора у меня не осталось, в воскресенье в Боготе торговля отдыхает. Можно было, конечно, опошлить идею и вернуться в гостиницу на такси, но мне сама мысль об этой уступке плоти показалась кощунственной.

На рассвете в понедельник, такой же серый, промозглый и дождливый, я поднялся в милую моему желудку и кошельку забегаловку, заправился наваристым рыбным супом, скушал чашку вкуснейшего кофе на молоке с арепой и отправился на службу, в местный Следственный Комитет. На такси. Встречают-то по одежке, а мой костюм был пошит без расчета на перегрузки, типичные для часа пик в боготинском автобусе. "В Бункер," - скомандовал я водителю. В народе комплекс Генеральной Прокуратуры и Следственного Комитета известен исключительно под этим прозвищем, и назови я его таксисту как-нибудь иначе, сразу бы показал, что я не местный. Задание у меня было не особо секретным, но докладывать противнику о своем прибытии мне все равно не хотелось. Колумбийская оргпреступность опирается на профессионально организованную и очень густую сеть информаторов, в которой тысячи боготинских таксистов играют центральную роль. Сообщение о приезжем гринго с интересами в Бункере вполне могло привлечь внимание наркомафии, чего я предпочитал по возможности избежать. Как известно, лучше перебдеть, чем недобдеть.

Терзавшие меня предположения относительно графика работы оправдались. От рассвета до заката я трудился в Бункере, вечерами и ночами - в гостинице. Днем питался отличным кофе, ночью - фруктами. Чтобы соответствовать трудовому ритму коллег из Бункера пришлось поднапрячься. Колумбийские следаки отличались молодостью - начальникам крупных управлений было около 35. Все они отличались сосредоточенностью, превосходным знанием дела и непоколебимой убежденностью в том, что наркомафия будет сидеть в тюрьме. Они излучали неизбежность. Одно из ее проявлений я увидел и в том, что в Бункере мало кто носил табельное оружие. Это мне пришлось по душе. В обществе стволов я чувствую себя неуютно.

Жизненная позиция моих коллег была выстрадана в колумбийские кровавые "девяностые". Они начались еще в 1985-м с захвата Дворца юстиции "партизанами" из группы М-19, которые по заданию Пабло Эскобара пытались сорвать принятие закона, разрешавшего выдачу наркобаронов в США. А закончились где-то в середине 00-х. Хотя закончились, - это как сказать. За неделю, пока я работал в Боготе, застрелили трех полицейских и четырех гражданских. В основном, на рассвете. Но, по крайней мере, с шести утра до шести вечера, когда повсюду на посту армейские автоматчики, полицейские патрули и полки вооруженных ЧОПовцев, оживленные кварталы в общем-то безопасны. Организованные преступные сообщества Эскобара (медельинский картель), а затем братьев Очоа (картель Кали) разгромлены, и заказные убийства на городских улицах вроде перестали быть обыденными. Обстановка в провинции дает меньше оснований для оптимизма. Наркопартизаны численностью около 10 тысяч бойцов по-прежнему контролируют ситуацию и территории в сотне муниципалитетов. Похищения с целью получения выкупа, убийства сельских активистов, стычки и перестрелки с армейскими отрядами имеют место постоянно.

Но я отвлекся, мой очерк - не а войне, а о мире. Во вторник, сменив костюм на более прочную одежду, я нырнул в милую моему сердцу анонимность общественного транспорта. Чтобы вовремя попасть на работу, большинство боготинцев выходят из дому около шести утра. С работой дело обстоит туго, работу ценят. Полтора, а то и два часа на дорогу, в каждую сторону - в порядке вещей. Дело в расстояниях. Площадь городского ядра Боготы 310 км², а с пригородами - и вовсе 1578 км² (для сравнения, у Москвы в пределах МКАД 1091 км²). И в пробках. Бóльшую часть дня на всех основных улицах движение еле ползет.

Безнадежные пробки, воздух, от которого першит в горле, хронический недосып и не менее хроническая усталость от демонстративной наглости наркомафии вызывают у жителей Боготы вялость, апатию и фатализм. В автобусе, зажатые как сардинки в банке, многие из пассажиров дремлют. Южноамериканского динамизма, столь милого сердцу путешественника из северных широт, в Боготе я не почувствовал. Люди сосредоточенны и настороженны. Ощущается какая-то общая суровость, что ли. Атмосфера несколько оживляется лишь в часы обеденного перерыва, когда и на улицах, и в кафе ставится людно и шумно. Но общее настроение все же не идет ни в какое сравнение, к примеру, с пасянской беззаботностью и склонностью не заморачиваться жизненными сложностями.

Какое-то веселье в Боготе найти, конечно, можно в "розовой зоне", где гнездятся брэндовые бутики, бары и клубы. Но мажоры, принцесски и прочее красивое общество предпочитают тусить на Карибском взморье или в Медельине. В Боготе не гламурненько.

Посуровела Богота, думал я, застряв в стоячей пробке по дороге в аэропорт на обратный рейс. В молодые годы она мне казалась самым бесшабашным и веселым городом на свете. Пользовался благосклонностью королевы красоты, ездил на лошадях с бизнес-элитой, захаживал без стука в президентский дворец, ну, не к Верховному, конечно, нафиг мне сдался этот экстроверт в бабочке (тогда президентом был Хулио Сесар Турбай Айала), а к девчонкам в Аппарат... Когда мы были молодыми, и чушь прекрасную несли, фонтаны били голубые, и розы красные цвели... А может, парни и девчата из Бункера иногда вешают свою суровую сосредоточенность на гвоздик вместе с бронесорочкой и танцуют напролет субботнюю ночь? Может, с Боготой-то как раз все в порядке?

Я добрался в аэропорт за 30 минут до вылета моего трансатлантического рейса. Полагается за три часа. Регистрация давно закончилась, рейс закрыли. Дежурный согласно инструкции остался только на стойке для пассажиров первого класса. Но мне, видимо, передалась от моих молодых коллег из Бункера аура непререкаемой неизбежности, и мой чемодан укатился в чрево аэропорта. Едва я ступил на борт, бортпроводники захлопнули дверь, и самолет отчалил от присоски еще до того, как я по бесконечно длинному фюзеляжу дошлепал до своего места у ...ну, в общем, самом хвосте. Сложившись в полетную конфигурацию, втиснулся в спичечный коробок отведенного мне пространства.  В голове промелькнуло „…Пусть изредка взгрустнем, пусть изредка взгрустнем по прошлому, Есть в возрасте любом, есть в возрасте любом хорошее, хорошее…“, и безмятежно уснул, убаюканный воспоминаниями и покачиванием рулившего на взлет аэробуса.

Колумбийский Музобоз

Из всех местных музыкальных ритмов и направлений, которых не счесть, самым колумбийским по характеру мне кажется "кумбья". Отчасти потому, что она прямо противоположна боготинскому настроению.

Справка Всемирной Энциклопедии Путешествий
Пасянская закалка – автор долгое время жил в столице Боливии - Ла-Пасе, жители которого именуют себя «пасянцы» (читать цикл статей Алексея Кувшинникова: Очуметь от этой Боливии).

Гринго (gringo) - разговорное "чужестранец" со смысловым ударением на "чужом".

Пабло Эмилио Эскобар Гавирия (01.12.1949 — 02.12.1993) — колумбийский наркобарон и политический деятель. Эскобар заработал огромные деньги на наркобизнесе. В 1989 году журнал «Forbes» оценил его состояние более чем в 1 миллиард долларов. Эскобар вошёл в историю как один из самых дерзких и жестоких преступников XX века не только Колумбии, но и всего мира. Убивая судей, прокуроров, журналистов, уничтожая гражданские самолёты, полицейские участки и лично казня своих жертв, он вместе с тем пользовался популярностью среди молодёжи и бедных слоёв населения.