Остановились. К нам подошел, судя по знакам на погонах, вроде бы лейтенант. Джозеф с улыбкой протянул ему документы, тот хотел было взять их... Как вдруг взгляд пограничника упал на дверцу нашего джипа с надписью: «Советская изыскательская экспедиция плотины Буи». Лицо у лейтенанта сразу вытянулась:

- Что это?!! – спросил он взволнованным голосом, указывая пальцем на дверцу.
- Да вот… Видно, что…
- Назад!! Не пропущу!! Ни в коем случае!! Ни за что!!

Солдаты у шлагбаума ощетинились автоматами. Джозеф попытался что-то миролюбиво выяснить, но лейтенант, забыв от волнения английский, закричал, показывая на солдат:

"Regardez!!" (посмотрите) – видимо желая сказать, что у них достаточно стволов, чтобы разнести нас в клочья. Пришлось развернуться и уехать обратно в Гану. Там мы остановились на центральной площади, то есть именно там, где был ганский пограничный шлагбаум, и обсудили случившееся. Джозеф был удивлен даже больше, чем мы. "Они испугались надписи «советская»", - предположил он. Я согласился. Дело в том, что БСК избрал для развития путь обыкновенного прагматического капитализма.

В тот период он рубил и экспортировал в огромных количествах черное и красное дерево и выглядел процветающим. Гана же избрала путь волшебного социалистического преображения при идеологическом и техническом содействии Советского Союза и выглядела непонятно как. Но как бы Гана не выглядела, выглядеть так, как она, Берег Слоновой Кости, находившийся под мудрым руководством президента Уфуэ («какашка») Буаньи, не желал, и потому шарахался от всего советского. Но раз уж приехали, решили побродить по городку: он производил довольно приятное впечатление.

Сначала ходили по магазинам, кое-что купили. Здесь были и французские товары. Потом забрели в бар и засели за пиво, а я решил еще побродить вокруг площади в поисках вина. Зайдя в один магазинчик со стойкой бара, я вдруг увидел около нее того самого лейтенанта «от французов», который завернул нас обратно. Он с наслаждением тянул холодное ганское пиво. Я пристроился рядом и тоже заказал пиво. Лейтенант покосился на меня и чуть не подавился. Он кашлял, отвернувшись от меня, а я досадовал, что испортил ему удовольствие. Уже поднял было руку, чтобы треснуть его по спине, но вовремя одумался, опасаясь международного инцидента. Откашлявшись, он опять бросил на меня косой взгляд, но встретил сочувственную улыбку. Тогда он повернулся ко мне, тоже улыбнулся и открыто вытер слезы от кашля. Мы разговорились: он – на франко-английском, я – на англо-французском. Поняли друг друга прекрасно. Он извинился за резкость. Сказал, что они знают о советском присутствии в Гане и имеют строжайшие инструкции ничего советского через границу в БСК не пропускать. Однако в его практике, да и в практике его коллег впервые случилось, что группа русских на советской машине с нагло откровенной надписью пыталась проехать «во французы». Я подумал: «Значит, не было еще Максюты на вашу голову».

- Честно говоря, я растерялся от неожиданности, - сказал лейтенант, - надеюсь, вы меня поймете и не примите все это за оскорбление.
- А как вы оказались в Гане?
- Нам, пограничникам, разрешается посещение поселков, прилегающих к погранпостам сопредельной стороны. Мы ходим сюда пить пиво. У нас оно хуже и дороже. А ганцы пьют у нас вино, покупают консервированные деликатесы.
- Вот за вином-то мы и ехали. А можно было бы перейти границу пешком и проехать до Бондуку на мамми-лорри? Или хотя бы походить по поселку там, за шлагбаумом?
- Вашему шоферу можно. У нас с Ганой соглашение о безвизовых посещениях. Но вы же не ганцы. Можете дать деньги вашему шоферу, он съездит к нам и купит вина. Шесть бутылок можно провозить беспошлинно.
Я прикинул: нас было пятеро – овчинка выделки не стоила.
- А что касается вас, советских, - строжайше запрещено. Вот если бы вы как-то оказались в Бондуку, то там вас никто бы не проверял, если, конечно, вы вели бы себя прилично и не провоцировали полицию.
В этом «как-то оказались» мне послышался какой-то намек, но я не стал на нем останавливаться – не было нужды.
- Ну, а если бы мы закрасили надпись на борту, вы впустили бы на таком джипе хотя бы шофёра?
Он что-то прикинул и сказал:
- У нас инструкция: ничего советского.

Вот такие занятные вещи я узнал о БСК. Значит, то, что я мог бы, так сказать, позаимствовать советский джип, не давало мне практически ничего. Для езды «у французов» нужен был, допустим, «лендровер» (они были и за границей), а чтобы в нем был еще и я, границу надо было переходить не через официальный переход, а тайком. Так что к необходимости освежения французского языка добавлялись задачи: найти доступ к «лендроверу» (или другому несоветскому джипу) и найти место тайного переезда на нем через границу.  Однажды вечером мы сидели на террасе бара.

С нами был вновь прибывший геолог из Тамале – Саша Якшин. Страстью Яшкина были Окуджава и женщины, но больше всего – выпивка. За столом шел разговор на иногда всплывавшую у нас тему – отношений между поколениями. Я выступал в качестве молодого поколения, все остальные – старшего. Большинство из них было лет на 8-10 старше меня. Они посмеивались надо мной за молодую козлиную прыть, а я над ними – за старческую леность и нелюбознательность. И то, и другое было сильно преувеличено, но делать было нечего, спорили. Мне спорить о такой ерунде не хотелось, и я сказал, чтобы закончить:

- Ленивы вы или нет – не в этом дело. У всех у вас один недостаток – возраст.

Ребята загудели недовольно и возмущенно. Вызревала формулировка, обвиняющая меня в наглости, но тут встал Сашка Якшин со стаканом и сказал, обращаясь ко мне:

- По возрасту я такой, как все они, но по духу я считаю себя ближе к тебе.
А потом, обращаясь ко всем, добавил:
- Давайте выпьем за молодую козлиную прыть, чтобы она во всех нас оставалась подольше.

И все почему-то согласно выпили. Вот с этим парнем мы однажды совершили недалекую, но занятную поездку, которая могла бы иметь отношение к незаметному выезду за границу, если такое понадобится. Гана на карте имеет очертания корявого прямоугольника.

Северную половину ее западной границы образует Черная Вольта, протекающая там с севера на юг. Немного не доходя половины западной границы река меняет направление и течет с северо-запада на юго-восток, пока не перерезает прямую линию холмов Банда ущельем Буи. А граница в этом месте продолжается, как и раньше, - с севера на юг. Между границей на западе и рекой на северо-востоке находится странный, дикий и труднодоступный треугольник. В самом его центре располагается единственный в этом месте населенный пункт Каса. Карта напоминает здесь участок поверхности Марса, где от кратеров разбегаются, как лучи, какие-то пунктиры.

От Касы в разные стороны расходились тропы, но они не вели никуда. Правда, одна вела к реке. Это были очень "слоновые" места, и жители Касы со слонами, похоже, не дружили. Они все были охотниками и, как поговаривали, занимались контрабандой бивней. Слоны отвечали им взаимностью, хотя никто и никогда не уличал их в контрабанде каких-либо частей тела или скелета жителей Касы. Слоны периодически устраивали налеты на деревни (правда, не только на Касу), опрокидывали цилиндрические хранилища кукурузы, стоявшие на высоких ножках, поедали их содержимое, чесали бока о жилые дома, от чего те перекашивались и трескались. Охота на слонов была категорически запрещена, и убить бесчинствующего слона в деревне означало навлечь на себя большие неприятности, не сопоставимые с потерей центнера кукурузы или повреждением дома, но после налетов жители Касы проявляли изобретательность, чтобы угробить обидчиков, оставаясь при этом ни при чем. Слоновая кость исчезала где-то «у французов».

Никто и никогда не приезжал в эту деревню на "колесах". Одного этого факта оказалось достаточно, чтобы подбить Сашку Якшина на эту авантюру.

- Ну, так мы приедем, а?- сказал он.
- Приедем, - сказал я.

Поездка заняла один выходной день. Ничего особенного с нами не случилось, но все время нас не оставляло чувство опасности, которое поселилось где-то в солнечном сплетении, по крайней мере, у меня. Пейзаж представлял собой волнистую лесосаванну. Никаких троп мы не нашли. Ехали просто напролом сквозь траву высотой больше двух метров, сквозь спутанный кустарник, рискуя каждую секунду напороться на камень, пень или бревно, провалиться в промоину. Видимость пути впереди появлялась только, когда мы ехали по руслам ручьев. По дну ехать было невозможно из-за валунов. По бортам русла ехать можно было, но мне приходилось вывешиваться за борт, как на яхте, чтобы машина не опрокинулась.

Несколько раз на полянах встречали слонов. Они паслись группами по пять-шесть голов. Похоже, машин они раньше не видели, но реагировали на них агрессивно. Из группы в нашу сторону выходил самый крупный слон, растопыривал громадные уши, задирал вверх хобот и издавал что-то вроде громкого поросячьего визга. Временами пугал, делая вид, что собирается бежать и топтать нас. За несколько часов добрались до Касы. Мы победили, но что делать с нашей победой, не знали. Сашка лелеял мечту купить здесь слоновый бивень. У нас с собой было два блока ганских сигарет «Tusker» («бивненосец», «бивнястик») с головой слона на пачках. Мы не знали, к какому племени относятся жители Касы. Из английского они знали всего по нескольку слов. Из французского – тоже. Похоже, ашанти они понимали лучше, но наши с Сашкой знания тут мало отличались от нулевых. Мы показали им слоновые бивни на пачке сигарет. Они все заулыбались и произнесли их местное название.

Но когда мы жестами предложили тащить их к нам, все взволнованно зашумели и отрицательно замотали головами. Наш джип вызвал большой интерес. Когда мы въехали в деревню, улицы были пустынны. Мы остановились на площади в центре, спешились и стали посылать ослепительные улыбки во все стороны. Наконец, из темных дверных проемов показалось население: сначала голые старухи, которые, видимо, должны были устрашить нас своим отталкивающим видом, потом любопытная детвора, а потом и все остальные – в основном женщины. Машину облепили, трогали… Кто-то открыл, что на запыленных поверхностях можно рисовать, и сразу же борта покрылись какими-то таинственными значками. Мы раздали сигареты. Нам принесли несколько кокосовых орехов, вскрыли, дали напиться. Принесли пару очень крупных ананасов.

Мы не рискнули пройтись по деревне пешком, чтобы не оставлять машину на растерзание любопытной пацанве. Решили проехаться, благо ширина улиц позволяла. Когда мы запустили двигатель, толпа отскочила метров на пять. Деревня состояла из плетеных, обмазанных глиной домов. Ни христианской церкви, ни мечети мы не заметили, но увидели явно языческое капище. Это была овальная площадка метров тридцати в длину, обнесенная странноватым забором примерно по грудь взрослому человеку. Он состоял из специально подобранных корявых веток и кольев, поставленных вертикально и скрепленных гибкими лианами.

Ветки невозможно было плотно подогнать, и весь забор получился совершенно прозрачным, но в то же время каким-то отпугивающим. Примерно в центре овала располагался небольшой навес с набором барабанов под ним. Это были не обычные сигнальные тамтамы с регулируемым натяжением звучащей поверхности, а грубые, похожие на котлы, изделия с закрепленной кожей. Самый большой имел диаметр сантиметров семьдесят. Тут же под навесом висели и различные колотушки. В дальнем конце овала стояла глинобитная хижина округлой формы с конической соломенной крышей. На дверном проеме, обращенном в нашу сторону, не было ни двери, ни занавески, и в полутьме с трудом просматривались какие-то фигуры, похоже, из дерева.

Мы ехали очень медленно, за нами шла толпа. У этого сооружения мы остановились, хотели рассмотреть его повнимательнее, но, заметив, как напряглись и посуровели лица людей, передумали и поехали дальше. Пробыв в Касе не больше часа, мы тронулись домой. Сашка, сидевший за рулем, удовлетворил свою жажду первооткрывателя, пробившись в Касу на колесах, - ведь до него этого никто не делал. Я ознакомился с местностью. Особенно внимательно смотрел из Касы на запад, в сторону «французов». У меня сложилось впечатление, что дальше на запад, вдаль от Черной Вольты, лесосаванна переходила в обычную саванну, условно проходимую для джипов (если повезет). Можно было полагать, что окно на запад было найдено. Назад мы ехали другим путем: не прямо на юг в сторону Буи, а сначала на восток, чтобы выйти на берег Черной Вольты. Мы полагали, что там хотя бы в некоторых местах сможем ехать по галечным пляжам и запекшемуся илу, так как погода все еще стояла сухая и жаркая, и вода была на низком уровне. Наши ожидания частично оправдались. Где-то на полпути к Буи увидели вытащенную на берег пирогу и костерок у воды. Вокруг стояли три-четыре негра с тревожными лицами. Увидев, что мы – белые, успокоились, заулыбались.

Я было подумал, что они занимались каким-то незаконным промыслом, например, мыли золото, но тут его не было. Они просто жарили шашлык из молодого, метра полтора, крокодила. Я знал что бронги, на территории которых мы формально находились, крокодилов не едят, а гонджа, с другого берега, едят их очень охотно. Так что мы столкнулись либо с бронгами-отступниками, совершавшими акт святотатства, либо с гонджа, вторгшимися на чужую территорию. Негры успокоились, так как знали о нашем глубочайшем равнодушии к вопросам межплеменных гастрономических противоречий.

Я смотрел красноречивым взглядом на деревянные шампуры с мясом над тлеющими углями, а чтобы сделать негров более сообразительными, угостил их сигаретами. Они, наконец, сообразили, достали шампур с мясом длиной чуть ли не в метр и предложили нам. Сашка замялся, а я вцепился в него и поблагодарил африканцев на всех языках, на которых мне были известны слова благодарности, включая польский. Мясо было сочным, несколько жестковатым (его бы замариновать!), светлого цвета, без жил и костей, с едва ощутимым запахом рыбы. Позже, хорошо познакомившись с лягушатиной, я стал для себя определять этот запах как «водяной». На вкус крокодилятина напоминала что-то среднее между свининой, белым мясом курицы и, пожалуй, краба.

Мы успели вырваться из зарослей до захода солнца. У Томсона на наше посещение не рассчитывали, и мы с аппетитом поужинали у меня припасами из холодильника и пивом. Потом пошли в бар, поздоровались с Ванькой и остальными, посидели, выпили, потанцевали. Танцуя со стройными, белозубыми, пахнувшими французским мылом негритянскими девчонками, я вспоминал, как висел на борту джипа, откренивая его, чтобы не опрокинулся, как заглядывал в полумрак жилища колдуна, как жевал крокодилий шашлык на запекшемся илистом пляже у Черной Вольты, вспоминал пологие холмы, уходившие в сторону «французской» границы – и все это за один сегодняшний день. «До чего же полная жизнь досталась этому Максюте!» - думал я, принимая вызов то одной, то другой партнерши, которые заставляли меня то вертеться, то извиваться в хайлайфе. Я чувствовал, как рвутся из меня энергия и радость жизни, и знал, что перетанцую любую и всех их, вместе взятых.

Продолжение следует