Наша позиция заключалась в следующем. Во-первых, выяснить причину ошибок и понять, нет ли возможности их быстро исправить (если, допустим, случилась типографская ошибка, перепутаны листы и т.п.). Речь шла о диких, практически не заселенных местах, и ошибка могла оставаться незамеченной годами и десятилетиями. Во-вторых, если исправить ошибки не удастся, заставить ганцев признать, что они получат от русских дерьмово сделанную работу, но претензий не выдвинут, так как сами в этом виноваты. Только зачем им нужна была такая работа?

В общем, ситуация складывалась патовая. Сначала мы, то есть Федоров, я и ганский начальник департамента отправились в архив, где после тщательных поисков выяснили, что оригинальных аэрофотографий, снятых еще в 20-е годы англичанами, там нет. Были лишь копии лабораторных расшифровок фотографий, выполненных, скорее всего, низкоквалифицированным ганским персоналом. Они изобиловали пустыми местами, будто снимали ледяной купол Антарктиды. А на составленных по ним картах эти белые места были заполнены чуть ли не реками, текущими по кольцу. То ли аэрофотографии были низкокачественными, то ли расшифровщики не смогли опознать то, что на них было запечатлено, но в итоге получалась откровенная халтура, опровергнуть которую не мог никто, кроме местных обезьян. А им это было нужно?

Федоров пёр, как танк, требуя точных карт, хотя понимал, что их в природе нет. Он нагнетал атмосферу, чтобы заставить ганцев понять, что за плохой проект ЛЭП отвечать придется им. Мелькнуло требование заставить англичан повторить аэросъемку, но это было абсолютно нереально. Или пусть сами ганцы снимают. Но авиация Ганы, состоявшая из пяти самолетов-истребителей, к такой работе была не приспособлена. Переговоры зашли в тупик и мы сделали перекур. Федоров отошел к окну и глотал таблетки. Я сидел за столом напротив ганца и курил его сигареты. Ганец выглядел усталым и расстроенным. И тут я сказал ему тихонько:

- А что, если попросить президентский вертолет?
- Вертолет? У президента нет вертолета… Насколько мне известно, - добавил он уже менее уверенно.
- Есть. Уже четыре месяца. Советский вертолет с экипажем. Я их лично знаю.

Ганец встал и заходил по комнате, потом поднял трубку и заговорил с кем-то. Потом сел и уставился в пространство. Подошел Федоров с решительным выражением на лице. Я ему сказал:

- Ну и влипли мы. Вот кому в Гане жить хорошо, так это нашим вертолетчикам: у них все дни – выходные.
- При чем здесь это? – рявкнул Федоров и вдруг впился в меня вытаращенными глазами. - Переведи: не могут ли они договориться о президентском вертолете?
- Я как раз об этом думаю, - ответил начальник департамента.

Недели через три президентский вертолет сделал все, что нам было нужно и еще несколько полезных дел. Потерянное время было с лихвой компенсировано качеством работы, а частично его даже удалось наверстать, так как при точных аэроснимках мы двигались вперед как по асфальту и с большим энтузиазмом. Федоров был очень доволен собой, и я его в этом морально поддерживал. Уверен, что такое же чувство испытывал и начальник департамента топографии. Но в этом, я надеюсь, его поддерживал Хейфорд. С государственным Транспортным Двором все вышло еще проще. Федоров ехал туда, вооружившись обвинениями в саботаже и фактами: несколько деталей топографического оборудования и еще чего-то канули в неизвестность где-то на складах Двора, на запросы об их судьбе никто не отвечал, а время поджимало, и они вот-вот должны были быть введены в действие, или опять срыв, проблемы, обвинения…

В результате нашего визита выяснилось, что оборудование цело, но его не посылали в Буи потому, что считали его какой-то мелочью (оно занимало шесть фанерных коробок чуть крупнее обыкновенной почтовой посылки, правда, очень увесистых), и посылать ради него грузовик через полстраны у ганцев рука не поднималась. Мне достаточно было представить ситуацию обеим сторонам как результат анекдотического недоразумения, чтобы мы покинули Двор со смехом (смеялись и мы, и ганцы) и с коробками в багажнике нашей «импалы».

А я сделал вывод: «принцип Магги» опять сработал. И вот мы снова в дороге. Курс – домой, на Буи. Машина сильно перегружена, но через горы переваливает легко и просто. Это огромная американская «импала» с кузовом «универсал». Устроили поздний обед в Кумаси и двинулись дальше на Буи по той самой дороге, где я когда-то перехватывал Новикову и неудавшегося нового экономического советника, где не так давно Магги грела нос у меня в бороде. Солнце садилось, шофер всё пел, но песни его становились не то что грустнее и грустнее, а скорее все больше заплетающимися. Наконец он остановился и объявил:

- Сплю. Полчаса.

Через полчаса он действительно проснулся, и мы поехали дальше. Асфальт давно кончился, дорога была уже сильно повреждена дождями. Машина ползла медленно, жестко реагируя на каждую яму. Между Нсоко и Менджи – прокол, - это примерно две трети пути от Кумаси до Буи. Все вышли. Выяснилось, что гаечных ключей у шофера нет (они у механика в Буи), но зато есть домкрат. Правда, тут же обнаружилось, что он сломан. Уже наступила ночь. Луны не было, но небо было в звездах. В саванне свист, скрежет, тявканье и все остальное. Мы все пребывали в ступоре. Проехали один-два поздних мамми-лорри, но за рулем – такие же ганцы, а значит и у них – ни домкрата, ни ключей. Получили от них искреннее сочувствие и остались в темноте. Ждем.
Вдруг едет наш буинский ЗИЛ-бензовоз. У него оказался гаечный ключ, подходящий нам по размеру, но… от велосипеда.

Любой автомобилист знает, что такое – открутить болты или гайки на колесе даже специальным инструментом, а тут – ключ, умещающийся в кулаке! Решили, что, может быть, как-нибудь удастся нарастить его чем-нибудь, а пока хотя бы поднять машину без домкрата и поставить на канистру. Вцепились в нее все, кроме тети Фроси, но - никак… Догадались, выгрузили все, что в ней было, в том числе шесть тяжелых коробок с оборудованием. Опять, напрягая все силы, дернули эту громадину вверх. Удалось, а тетя Фрося подсунула под нее канистру.

Наш титанический труд осветили фары машины, двигавшейся со стороны Буи. Оказалось, что это трое американцев, возвращавшихся с экскурсии на «фольксвагене»-жуке. С ходу вникнув в ситуацию, империалисты достали действующий домкрат и полный набор инструментов. Мы от перенапряжения еле держались на дрожащих ногах. Они открыли двери своей машины и предложили нам посидеть там, пока шофер меняет колесо. Федоров с женой сразу воспользовались предложением. Все остальные сгрудились у «фольксвагена», с облегчением обменивались шутками, пили из термоса предложенный американцами кофе, курили. Да, именно так и здесь можно было выяснить, кто мы друг другу – друзья или враги – с помощью домкрата и кофе, а не ракетами и подводными лодками где-то в Карибском море.

На следующий день в Буи я отоспался и, не спеша, побрел в офис. Там уже был Федоров, который рассказал только что оправившемуся после малярии Сидорову о своих дипломатических победах в Аккре. А меня ждала новость, которую я воспринял со смешанными чувствами. Завтра я должен был уехать в Суньяни и, похоже, надолго. У Левы Грызунова – главы одной суньянской группы – обострился до предела геморрой, и его надо было везти в Кумаси для подготовки к операции. Другая группа была в строю, но работать вдвое быстрее она, естественно, не могла. Мне предстояло за несколько часов пройти курс трассирования с теодолитом и повести группу Левы в сторону Кумаси.

Обычно такого рода новшества я принимал с большой готовностью – как вызов (или подарок) судьбы. Но сейчас что-то было не так. Физически я был в плоховатой форме: болело все тело, а особенно спина и руки после подъема «импалы». Но самое главное – тоска по Магги. Мы уже не виделись довольно долго, пока я был в Аккре, а завтра – снова уезжать, и неизвестно, на сколько…

В этот вечер я снова встретился с Магги. Она была в любимом мною белом облегающем платье с водопадом ожерелий на груди. Нам было хорошо. Как обычно. Теперь, оглядываясь на десятилетия назад, я вижу то, чего не могли видеть тогда ни я, ни даже она. А если бы могли, то, наверное, сделали бы тот вечер необычным. А так – обычный прекрасный вечер с черной звездочкой.

- Увидимся, Магги!
- Увидимся, Вэл!

Продолжение следует