Два дня прожили мы на берегу прекрасного, гостеприимного, но не открывшего нам своих древних секретов Яндом-озера, почитавшегося с древности как место Силы. На следующее после приезда утро мы вышли на последний марш-бросок - до Варваринской церкви, которая стала для нас уже каким-то желанным, теплым и родным местом. Проклиная Гисметео с обещаниями солнечной погоды и +18С, в резиновых сапогах, офицерской плащ-накидке и обвешанный фотоаппаратами, - как мул в экспедиции детей капитана Гранта, я шёл под моросящим дождём вслед за Коммандером и Стенсеном...

Вокруг меня меж реликтовых деревьев и странных валунов, сложенных в правильные геометрические узоры, в воздушной мороси висела какая-то тайная завеса... Хотя на подходе к храму дождь прекратился, затянутое облачностью небо не предвещало ничего хорошего для фотосессии. Но выбирать не приходилось и я думал только об одном – не пошел бы дождь снова. Тропинка петляла по лесу, пропадая и снова появляясь среди непонятных куч камней, покрытых древним мхом.

«Стоунхендж, это Карельский Стоунхендж!» - думал я, пытаясь почуять Силу. Адмирал же, как бывший политработник, был довольно прозаичен и отлично чувствовал настроение личного состава, - не зря ведь атомоходами в былые годы командовал и пускал ко дну американские авианосцы, пусть и в учебных атаках, - но в настоящем океане и под настоящим американским авианосцем! Поэтому он сразу взял быка за рога:

- А это что за камни? – осведомился он у Коммандера.
Ни на секунду не задумавшись, контрразведчик пояснил:
- Крестьяне складывали в одно место, когда освобождали надел для сельскохозяйственных работ.
- А мох?
- Да он за год нарастает…

Думаю, если бы я внезапно, пронзительно глядя в стальные глаза Коммандера, бухнул: «Разъясните тезис Чёрча — Тьюринга!», он бы меланхолично, но без мхатовских пауз, разъяснил. И я не удивился бы, если бы ответ прозвучал на языке индейцев племени навахо. «Вот тебе и место Силы. Стоунхендж Карельский!» - подумал я грустно и остановился, как вкопанный. Перед нами была Варваринская церковь. А над ней висело свинцовое небо.

Точнее, не небо висело над куполами храма, а храм подпирал усталое от тысячелетий небо, опирающееся на него своим бесформенным, бесконечно громадным телом. На поле, с одной стороны которого лизали берег шершавые языки волн Яндом-озера, а с другой - высились мачтовые сосны бора, в произвольном порядке, как будто раскиданные ребенком кубики, находилось три-четыре бревенчатых дома, какая-то невнятная руина с дверьми на высоте полутора метров, но без крыльца и крыши, причем двери были не менее трехметровой высоты, пара бань, притулившихся к берегу, и крохотный деревенский погост. Ни звука, ни запаха, ни дрожания воздуха. Вековечная тишина висела над Варваринской церковью, двери которой были распахнуты настежь. Перекрестившись, мы вошли.

Карелия 2000 - Русский Север

После нашего возвращения на базе началась рыболовная лихорадка. Коваленко и Стенсен, расчехлив дорогостоящие удочки, вальяжно беседовали по теме, до слез напоминая эпизод первых минут фильма «Мертвый сезон», где двое руководителей нашей разведки обсуждают предстоящую операцию за кордоном, а Ефим Копелян за кадром вкрадчиво поясняет: «Многие думают, что могут судить о разведке свободно. А ведь разговор двух этих профессионалов был бы так же непонятен непосвященному, как разговор двух физиков или математиков…» Зная и от Коммандера и от других источников, что Стенсен – настоящий чеммпион рыбной ловли и… кандидат в мастера спорта по оной, я решил подначить спецназовца, затеяв с ним провокационную беседу о том, что такого вида спорта вообще не существует, и т.д.

Стенсен кипятился, чуть было не сломав фирменную удочку ценой в подержанную иномарку. Потом, взглянув на меня, как Рамон Меркадер на Льва Троцкого во время их последней встречи, отправился на скальный мыс. Я на мягких лапах двинулся следом. Боже мой… Я никогда ТАКОГО не видел. Стенсен горделиво стоял на спине мокрого валуна и небрежно забрасывал удочку. Как только леска с причиндалами (да простит меня Стенсен за незнание названий спецприспособлений для ловли рыбы) скрывалась под водой, Стенсен вытаскивал окуня, щуку или иную рыбину. Это продолжалось без остановки минут 20. При этом и Андрей, и Саша и близко не приближались к результатам Стенсена. Наловив полный котелок и обдав меня презрительным взглядом, Стенсен отправился варить уху, которую мы и съели в мгновение ока, сопроводив решительным стуком кружек и зажёвывая божественную юшку вареными окунями. ТАКОЙ ухи я никогда не пробовал…

Андрей с Сашей решили всё же бросить смелый вызов Стенсену, и, столкнув в озеро лодку, оказавшуюся у причала, коим служили две обструганные осины на берегу, отправились в серую мглу. К несчастью, один из местных джентльменов (за время пребывания на косе я видел четырёх, и, видимо, этой цифрой их количество исчерпывалось), прибыл к нам с резонным немым вопросом по поводу спёртой (для него это было очевидно) лодки. На стрелку был выслан Адмирал. Просто Коммандер взглянул, и Адмирал всё понял. Я имел удовольствие наблюдать, как работает профессионал-политработник. Приблизившись к джентльмену, Адмирал громко и отчетливо, с интонациями заводящего стратегический подводный крейсер на рейд, произнес:

- Плохо!!! Это очень плохо они сделали!!!
Оторопевший джентльмен взглянул на Адмирала совсем по-другому. Приобняв джентльмена, Адмирал проникновенно сказал, повторив про «плохо»:
- Но вы хотя бы знаете, кто это?
(Я сделал над собой усилие, чтобы не заржать: «Кто, по-вашему, этот мощный старик? Не говорите, вы не можете этого знать. Это - гигант мысли, отец русской демократии и особа, приближенная к императору»).
- Это человек, который охраняет самого… Здесь Адмирал сделал эффектную паузу и прекратил дальнейшее объяснение.

Джентльмен, побледнев, ретировался и появился через пару часов, неся коробку, полную окуней…

Если бы Андрей знал, какой сомнительной чести его заочно удостоили, переведя из героев-моряков в охранку… Ситуация, тем не менее, была типично российской, - смешной и трагичной. Народ безмолвствует… Как в том старом анекдоте: «А веревку с собой приносить?»

Да, взгляд Коммандера сказал мне много. Такие же взгляды я заметил на похоронах моего старшего товарища, военного разведчика, дяди Юры, как я его называл. Это был человек, что называется, удивительной судьбы, лично знавший Рудольфа Гесса и проведшего десятки боевых операций. В часовне при госпитале, где проходило отпевание, была жена дяди Юры (вдова), его сын, я и моя мама, - мы дружили семьями. Были и три-четыре сослуживца с крохотными значками, на которых летучая мышь обнимала планету своими крыльями (дело было до смены военной эмблематики новомебельным командованием ВС). Всю службу они простояли, не шелохнувшись, с ничего не выражавшими лицами, как истуканы. Потом ушли. Всё. «Роботы, проклятые роботы!» - думал я, глотая слезы (дядя Юра был мне очень дорог). А потом до меня дошло – они не роботы. Просто работа такая. Один раз расслабился – крышка. Это тебе не Анна Чапман с сиськами.

Знакомясь с исследованиями по Варваринской церкви в Интернете (а содержат они на 95% украденные друг у друга, одни и те же материалы, без ссылок, естественно) я обратил внимание, что оставшиеся 5% оригинальных статей по храму содержат очень похожие мнения. Это ощущение, что архитектурный ансамбль церкви, - лишенной алтаря, с выкраденными иконами и вообще всем, что только можно унести и отодрать, – живой организм.

То же чувство было и у меня, когда я поднимался на крыльцо, заходил и в само здание церкви, и в алтарный придел, где бесстыдными дырами в полу обозначено место украденного алтаря, рассматривал «небо» храма, шел по изукрашенному резьбой двустороннему крыльцу-переходу в здание 35-метровой колокольни, поднимался по её ступеням… Меня не покидало ощущение, что не я осматриваю древнее строение, а храм изучает меня, знакомится со мной.

И ещё одно, на что я обратил внимание: хотя и побывали варвары в церкви, но, как это ни странно, ни одной надписи, ни одного вырезанного ножом бранного слова я не обнаружил, хотя даже искал специально. А ведь стоящий в руинах в пятидесяти метрах от Варваринской церкви храм 1905 года не только раскраден и развален, но и исписан сверху донизу похабными надписями, изрисован сатанистами и просто русскими варварами. Как и все церкви и монастыри, куда дошли экспедиции «Забытого наследия».

О странных миражах, появляющихся в этих местах обычно накануне полнолуния... По словам очевидцев, когда встает солнце, видны над озером дворцы и стены города. Этот «город» (некоторые называют его храмом) представляет собой купол, окруженный ажурными башенками. Окружение его меняется - одни видят его на берегу водного пространства, другие - на краю обрыва, третьи - на склоне холма. Вот как описывает мираж один из очевидцев: «Из тумана поднялся город. Он светился различными цветами, словно охваченный разноцветным пожаром. Вознеслись над ночным озером стены и башни, появились тени людей, живших обычной жизнью мирской жизнью. Время от времени слышны были звуки - гул толпы на рынке, плач детей, чарующая музыка. И все это чудесное видение рождало в душе какой-то безотчетный страх, желание убежать от прекрасной картины, забыть ее».

Яндомозеро - край зловещих миражей

Конечно, никакого «города» над озером мы не заметили, музыки не слышали, тени нам не являлись. Но всё же что-то было. На второй день (последний полный день на Яндом-озере) небо прояснилось, солнце появилось из-за туч и стало ясно, что отличная погода установилась точно до вечера. Мы с Адмиралом решили еще раз пойти к храму, - я хотел поснимать церковь и при солнце, и в «режиме» (в данном случае - вечернее, мягкое освещение), и обязательно снять закат, хотя "закатные кадры" - стандартнейшие, набившие всем оскомину, которые так любят снимать начинающие фотографы. Хотя и не было у меня ни МТО-1000, ни МТО-500, дающих эффект «гигантского светила». И тем более штатива, без коего трубу МТО-1000, в который можно разглядывать кратеры на Луне, удержать не так-то просто.

Отправились к храму вдвоем, поснимали, еще раз полазили везде, ища лучшие ракурсы. Приближались сумерки, солнце стало садиться. Волшебные краски манили, и я решил еще раз подняться на колокольню, чтобы снять солнце с огромной площадки (метров 30) через вычурную резьбу её обрамления. Но, как только зашел в уже довольно темное помещение (конечно, никакого электричества в церкви нет и не было), почувствовал мягкое сопротивление даже не то, чтобы воздуха… Нежелание древнего здания моей настойчивости. Это было такое удивительное ощущение, как будто кто-то мягкими ладонями, но вместе с тем с долей кошмара, сгущал передо мной воздух.

На колокольню я всё-таки поднялся, сделал пару снимков и пулей вылетел из церкви. Адмирал в задумчивости ходил вокруг. До заката солнца мы уже были в лагере. По дороге я рассказал Адмиралу о своем давнем посещении Стоунхенджа, куда проник незаконно и был выловлен бдительными полисменами внутреннего патруля (комплекс огорожен и отлично охраняется), - хорошо, их ротвейлеры меня не покусали. После длительной перепалки, когда я исчерпал все аргументы и смирился с неизбежностью ретирады, старший констебль вдруг принял решение сменить гнев на милость. Лично проводив меня к магическим камням, он разрешил пройти в центр доисторического монумента, помнящего не то, что Кромвеля и Ричарда Львиное Сердце, но и атлантов и Гиперборею… Когда я вышел (дело было часов в пять утра), констебль странно посмотрел на меня и спросил: «Сэр, вы обратили внимание, что ТАМ не так, как ЗДЕСЬ?» Я, конечно, с ним согласился, хотя ничего такого не почувствовал. А в Москве, проявив фотографии (дело было в 1996 году), обнаружил, что НИ ОДНА фотография именно из Стоунхенджского мегалита не проявилась. Я, конечно, потом списался с Королевским фондом наследия, в чьем ведении находится этот, пожалуй, самый знаменитый археологический памятник планеты, и прислали они мне великолепные фотографии, даже бесплатно…

Но мои фотографии не проявились. Которые со Стоунхенждем были. НИ ОДНА. Я потом вспомнил, как констебль мне сказал: «Да, сэр, можете снимать, хоть здесь, хоть ТАМ, - что хотите» и разглядывал меня, как энтомолог бабочку, пока я ловил встающее над мегалитом солнце…

Мы ехали обратно в том же порядке и по той же дороге. Добравшись до плаката «Вы въезжаете в Ленинградскую область», затряслись по настоящим русским дорогам, которые прокладывают, проектируют и финансируют за откаты дураки, думающие лишь о том, как набить карманы, забывая – в гробу карманов нет… Мы ехали по той России, которой не нужен Варваринский храм, и ехали по дороге от храма.

Совершив паломничество к Варваринской церкви, я совсем по-другому прочёл некоторые из рассуждений православных святых:

Святой Преподобный Серафим Вырицкий

Святой Праведный Иоанн Кронштадтский, 1906—1908

Справка Всемирной Энциклопедии Путешествий

Двужирный дом - жилая часть дома на русском севере обычно приподнята метра на два, под ней - подполье, используемое, как кладовая. Но жилая часть может быть и двухэтажной, тогда нижний этаж расположен на уровне земли, без подполья. Такой дом называют двужирным (этаж - жира).

По материалам Интернета

Продолжение следует